Когда-то давно русским интеллектуалам казалось, что будущее должно стать царством свободы, и они старались многое делать для этого. Однако потом выяснилось, что для чеховских Фирсов из «Вишневого сада» воля была страшным несчастьем. Миллионы крестьян не знали, что с ней делать.
За минувшее с отмены крепостного права время мы худо-бедно приучились жить без барина. Но не привыкли к воле в широком смысле слова. XXI век бросает нас в такое царство свободы, из которого многим людям хочется бежать без оглядки. Вопрос в том, удастся ли им это сделать?
Самовыражение в пределах дозволенного
Как быстро сейчас прирастает пространство свободы, начинаешь понимать, лишь бросив взгляд в прошлое. Далекие предки отличались от нас жесткой детерминированностью условий жизни. Проще говоря, отсутствием выбора по всем принципиальным вопросам.
В первую очередь, человек не выбирал, сколько жить на свете. Обычно он отдавал концы по причинам, практически не зависящим от того, какими были его образ жизни, питание и жилище. Бедняга мог запросто окочуриться из-за плохой питьевой воды, распространения эпидемий и примитивности медицины, одинаково бессильной в отношении богатых и бедных. Тот, кто всерьез заботился о себе, отправлялся на тот свет в сравнительно комфортабельной обстановке, а в остальном не сильно отличался от нищего и бродяги. Если же человек не умирал в расцвете лет от естественных причин, то, скорее всего, в какой-то печальный момент его настигали неестественные — война, разбой или пожар, долгое время бывшие элементом нормального образа жизни.
Впрочем, допустим, вдруг находился счастливец, которого миновали всевозможные напасти. Ему удавалось прожить достаточно долго, чтобы совершить за свою жизнь какие-то значимые поступки. Однако эти поступки в очень малой степени зависели от избранного человеком пути. Как правило, все великие дела совершались в той жизненной сфере, к которой человек относился с момента рождения. Подавляющее большинство не выбирало ни подданство, ни вероисповедание, ни образование, ни место обитания, ни социальную среду, ни род занятий, ни распорядок дня. При заключении брака тоже имелось огромное количество ограничений.
В известном смысле выбор осуществлялся, если человек уходил в монастырь. Однако, постригшись, он вновь попадал в среду с жестко заданными условиями существования, причем, как правило, у него не оставалось и того узкого пространства независимости, которое имелось в светской жизни.
Даже свобода художника была весьма относительной. Гениальный творец мог написать шедевр, тогда как обычный мазила изображал что-то невразумительное. Но как тот, так и другой крутились в рамках сюжетов, заданных религией и традицией. Заказчик давал деньги и стену под фреску, а также указывал, какое конкретно деяние Господа нашего должно на стене появиться. Мастер же самовыражался в пределах дозволенного, а если вдруг, как Микеланджело, решался изобразить своих героев без штанов, то мог нарваться на проблемы.
Каждый выбирает по себе…
То, что в современной науке принято называть модернизацией, означает распад вышеописанной системы и появление пространства свободы, т.е. возможностей для осуществления осознанного выбора пути. Технологическая модернизация со всякими наукоградами и тому подобными хитрыми штучками является лишь одним из следствий мобильности, характеризующей современного человека. Лишь тот, кто выстраивает жизнь, разрывая сдерживающие ее рамки, в конечном счете может изобрести что-нибудь необычное и полезное для общества.
Процесс модернизации шел довольно долго, постепенно высвобождая человека из разных пут. И, наконец, к XXI веку сформировал ситуацию, когда мы только и делаем, что выбираем, планируя свое будущее от начала до конца. Поэт Юрий Левитанский, сам, очевидно, того не подозревая, блестяще уложил сложную теорию модернизации в простые строки: «Каждый выбирает по себе // Женщину, религию, дорогу. // Дьяволу служить или пророку – // Каждый выбирает по себе».
Современный человек может родиться в одном месте, а жить, работать и умереть совершенно в другом. Особенно это характерно для выходцев из деревень или малых провинциальных городков, откуда большинство жителей хочет выбраться в места, где существует высокий спрос на труд. Переехав из глуши в мегаполис, человек выбирает будущую специальность и приобретает соответствующее образование. В дальнейшем его семья никогда уже не будет связана с той работой, которой веками занимались предки.
Если наш герой успешно делает свой предыдущий выбор, то попадает в новую социальную среду, имеющую мало общего с той, в которой жили его родители, деды и прадеды. Таким образом, рушатся традиционные классовые барьеры. Понятно, что американская сказка про то, как нищий становится миллионером, реализуется лишь в исключительных случаях. Но приобретение более высокого социального статуса, чем тот, который был при рождении, — дело абсолютно нормальное.
Оказавшись в иной социальной среде, человек, чтобы поддерживать деловые и дружеские контакты, должен воспринять ее обычаи и стандарты поведения. Возможно, для этого ему придется резко отойти от привычной культуры, в которой он сформировался. И дело не только в том, чтобы мыть руки перед едой или сморкаться в носовой платок. Возможно, придется маскировать свои верования. Или наоборот – стать ярым приверженцем нового культа (например, коммунистического или национал-социалистического).
Выбор спутника жизни, количества детей и форм их воспитания в такой ситуации автоматически становится осознанным и порывающим с традицией. Родители, оставшиеся в деревне, уже никак не могут навязать сыну в супруги дочь соседа, а затем потребовать, чтобы жена рожала ежегодно до окончания фертильного возраста.
И вот у нас появляется человек, который в 17 лет сбежал из деревни в соседний городок. Через три года отправился на учебу в мегаполис. В 25 стал рассылать резюме по различным фирмам и вновь поменял место жительства, чтобы принять оптимальный вариант трудоустройства. В 27 он обзавелся на новом месте друзьями, выбрав тот круг общения, который ему оказался ближе. В 30 подобрал себе жену из этого круга. Потом пошли дети, выбор школы для них. Затем – выбор района для проживания, который соответствует новому статусу и жизненному плану.
Скорее всего, до достижения пенсионного возраста наш герой раза три поменяет работу, причем раз-другой, возможно, принципиально (со сменой места жительства и социальной среды). Не исключено, что он поменяет еще и жену (чего в родной деревне точно не допустили бы), а также традиционное отношение к связям на стороне. О перемене политических и гастрономических убеждений, а также о привязанности к определенному типу одежды или к футбольному клубу я и не говорю. На фоне того, что вся жизнь проходит под знаком выбора по принципиальным вопросам, это уже мелочи.
Человек традиционного общества страдал от отсутствия свободы. Современный герой, скорее, страдает от ее избытка. Переходный период от несвободы к свободе (XIX–XX столетия) мог сочетать модернизацию в одних вопросах (например, смена места жительства и профессии) со следованием традиции в других (например, приверженность семье). Иными словами, человек в чем-то зависел от своего выбора, а в чем-то полагался на привычную модель поведения. Но к XXI веку пространство выбора расширилось до предела. Все вышеописанное происходит в глобальном масштабе, когда образование, работа, жена и дети могут вообще быть обретены на другом конце света.
Мера окончательной расплаты
Выбирать всегда сложно. А если жизнь состоит из сплошного выбора, да еще касающегося принципиальных вопросов дальнейшего существования, тут недалеко и до серьезного стресса. «Каждый выбирает по себе // Щит и латы, посох и заплаты, // Меру окончательной расплаты // Каждый выбирает по себе».
Выбираешь, выбираешь… И все время думаешь о том, что можешь собственными руками загубить свою жизнь. Сравнивая положение человека в традиционном обществе и в современном, немецкий социолог Ульрих Бек справедливо отмечал: «Если случавшееся с ним раньше было, скорее, «ударом судьбы», посланным Богом или природой, – например, войной, стихийными бедствиями, смертью супруга, – словом, событием, за которое сам он ответственности не нес, то теперь это прежде всего события, расцениваемые как «личный сбой», – от провала на экзаменах до безработицы или развода».
В общем, получается картина, которую можно охарактеризовать выражением «и хочется, и колется». Хочется иметь свободу для того, чтобы достичь успеха. Но в то же время свобода страшит, поскольку приходится принимать на себя ответственность за все происходящее с тобой во враждебном и агрессивном мире. Наряду с желанием вырваться из среды, в которой ты не имеешь шансов, возникает стремление к патернализму. Если все хорошо — ты хочешь свободы от чужой опеки, если все плохо — ты хочешь защиты от государства.
На то, что человек может стремиться к бегству от свободы, впервые всерьез обратил внимание немецкий психолог Эрих Фромм в годы Второй мировой войны, хотя прозрения на этот счет были еще у Федора Достоевского в его знаменитой «Легенде о великом инквизиторе» из «Братьев Карамазовых».
Естественно, на всякий спрос мигом возникает предложение. По мере модернизации общества и расширения пространства свободы, стали возникать авторитарные режимы, которые эту свободу стремились ограничить, обещая растерявшемуся, несчастному человеку патерналистскую заботу. В странах, которые раньше стали модернизироваться, раньше появился и авторитаризм, к началу XXI века уже рассосавшийся. А в страны, которые шли по пути догоняющей модернизации (Россию в том числе), авторитаризм пришел позже и задержался. При переходе к рынку, в частности, свобода на многих обрушилась столь внезапно и так сильно шарахнула по кумполу, что мольба о патерналистской защите стала поистине массовой. Тут-то и появился Владимир Путин, который оказался вполне адекватен тому этапу развития российского общества, на котором оно к началу XXI века находилось.
Утром свобода – вечером стулья
Сбежать от свободы, конечно, можно, и мы ныне весьма успешно это делаем. Но вот беда. Как выяснилось, свобода – это не подарок высокоразвитого общества, который можно принять или отвергнуть. Сложная цепочка непрерывного выбора, осуществляемого современным человеком, является обязательным условием формирования этого самого высокоразвитого общества. Сперва мы мучительно проходим через свободу, определяя, кто на что способен, а затем уже благодаря реализации этих способностей получаем блага общества потребления.
Отказ от выбора постепенно разворачивает модернизацию вспять. Как в старой песне Владимира Высоцкого: «Не надо думать – с нами тот, кто все за нас решит. // Веселые – не хмурые – вернемся по домам. // Невесты белокурые наградой будут нам». Невесты по разнарядке, возможно, будут — но больше не будет ничего. Если нет системы личного выбора, власть при всем желании не может направлять человека туда, где его способности максимально раскрываются.
В общем, нас ждет нелегкая перспектива. Приятное и психологически комфортное бегство от свободы, столь распространенное сегодня в России, ведет к застою. А потому неизбежно появляются общества, застоя не желающие и свободу сохраняющие. И их продвижение вперед рано или поздно заставляет остальных тащиться следом, кляня сквозь зубы эту страшную свободу, от которой человечеству столько беспокойств.
Дмитрий Травин
Источник: rosbalt.ru
