Екатерина Шульман о кризисе власти, политических репрессиях и митингах в Москве
В Москве больше месяца не утихают акции протеста. В Кремле считают, что никакого политического кризиса в стране сейчас нет, однако митинги и марши с каждым разом собирают все больше людей. Znak.com поговорил с политологом Екатериной Шульман о том, можно ли происходящее в стране считать политическим кризисом и удастся ли правящей верхушке удержать власть в стране в преддверии выборов 2021–2024 годов.
«Террор — это, конечно, эффективный инструмент»
— Как бы вы могли оценить то, что происходит в Москве последние пять недель: нескончаемые акции протеста, растущее число задержанных, нарастающее противостояние между гражданскими и силовиками.
— Пресс-секретарь президента накануне сказал, что не согласен с «теми многими», кто оценивает происходящее в Москве как политический кризис. Было бы удивительно, конечно, если бы версия кризиса была принята официально. На самом деле и многие комментаторы, и политологи тоже не считают происходящее кризисом, аргументируя это тем, что кризис — это потеря управляемости. А у нас не видна потеря управляемости, у нас видна согласованная и полная энтузиазма репрессивная активность, которая не называется вожделенным для одних или для других — пугающим термином «кризис».
Однако, не углубляясь избыточно в смысл и содержание термина «кризис», я бы сказала, что у нас сейчас наблюдается ярко выраженная протестная политическая активность в нехарактерный для этого сезон, по довольно нетипичному поводу и несколько неожиданного масштаба. Как во всяком общественно-политическом явлении в ней есть элемент объективный и элемент окказиональный. Элемент объективный довольно очевиден: те общественные настроения, которые приводят к протестному голосованию (мы это наблюдали во время региональных выборов в 2018 году), массовому подписанию петиций, обращениям в органы власти и уличным протестам (которые были в Москве, Екатеринбурге, Подмосковье, Шиесе, Сыктывкаре, Архангельске, Ярославле, Кемерове, Петербурге, Магасе), мы наблюдаем последние два с половиной года. Причины этого тоже самые хрестоматийные: продолжающееся снижение реальных располагаемых доходов населения, экономическая стагнация, недоступность и/или низкое качество значимых социальных услуг, административные и полицейские ограничения почти любой экономической и общественной активности. В таких условиях держать людей довольными можно только интенсивной пропагандой, но ненадолго, а пассивными — только пропагандой плюс полицейским прессингом, но тоже ограниченное время.
Эти базовые закономерности работают абсолютно в любом социуме и в любой политической системе, но в системе недемократической реакция будет отложенной из-за отсутствия или искаженности действующих каналов обратной связи. То есть людям в отсутствие регулярных разноуровневых конкурентных выборов и открытого информационного пространства негде и нечем выразить свое недовольство. Но они находят способы и инструменты, как мы видим.
Екатерина ШульманИлья Питалев / РИА Новости
Это о закономерном. Теперь о случайном. Происходящее сейчас в Москве кажется неожиданным по четырем параметрам: тайминг, повод, интенсивность и реакция.
Тайминг — потому что сейчас совсем уж глухой и пассивный сезон. У нас бывали протесты в октябре, декабре, марте и мае, но июльских и августовских протестов у нас не было, наверное, с 1991 года.
Второе — повод. Все уже успели не раз удивиться, с чего это вдруг такую массу граждан заинтересовали выборы в Мосгордуму, которые и в прошлый, и позапрошлый раз не интересовали никого.
Третье — интенсивность. В протестных акциях, как и в любом другом количественном параметре (цене на нефть, рейтингах доверия политикам, уровне доходов, температуре воздуха) никогда не важна сама цифра, важны динамика и тренд: повышающий, понижающий, стабильный. Поэтому, когда спрашивают: а 20 тыс. человек на митинге — это много? А 50 тыс. человек? А рейтинг доверия президенту в 63%? А в 75%? — это все бессмысленные вопросы. В протестной активности мы наблюдаем повышающий тренд, поэтому не имеет смысла высчитывать, а сколько же процентов от общего числа москвичей составляют вышедшие на митинг. Важно, что протестующих становится больше.
Четвертое — реакция. Реакция на все события в Москве выглядит избыточной — даже не в смысле чрезмерной жестокости (это дело вкуса), а в том, что реагирующие будто бы сидели в засаде и ждали, и вот когда, наконец, предоставилась возможность, они и выпрыгнули. Похоже, что власти готовились к чему-то такому и вот оно случилось.
И со стороны протестующих, и со стороны реагирующих происходящее выглядит как некоторый фальстарт, или, если хотите, заблаговременность. Логичнее было бы ожидать чего-то подобного на федеральных выборах, например, в 2021 (когда будут выбирать депутатов Госдумы восьмого созыва. — Прим. ред.) или 2024 году (во время выборов президента России. — Прим. ред.).
Возможно, что история в Москве рассматривается силовым сообществом как шанс задавить формирующийся протест еще в зародыше. Мол, давайте его сейчас подавим, а в 2021 и 2024 году нам будет спокойнее. Может ли оправдаться такой расчет? Ну, теоретически может. Террор — это, конечно, эффективный инструмент, иначе бы его никто не использовал, но при этом террор не универсально эффективен, иначе бы использовали только его. На самом деле ни один политический режим, даже оккупационная администрация, не держится на одной физической силе. Все стоят на некоторой базе общественного согласия, а когда не на чем оказывается стоять — хотя бы имитируют ее. Поэтому исходя из того, что общественные настроения, которые являются первопричиной протеста, объективно обусловлены, долгосрочны и не являются ситуативными, трудно представить, что их можно было бы каким-то образом отменить, развернуть или перенаправить в другую сторону.
Есть версия, что мы имеем дело с теми же настроениями, что уже были в 2011–2012 годах, но тогда эти настроения как-то отвлекли: одних напугали, других подкормили, третьих отвлекли на всякие зарубежные и приграничные приключения. Но сами настроения и запросы никуда не делись, а в латентной форме ждали момента, когда все эти отвлекающие факторы устареют и перестанут действовать, для того чтобы вырваться на поверхность снова уже в форме манифестных политических действий.
«Что возмутит людей завтра, трудно представить»
— Почему народные волнение такого же масштаба, как в Москве, не возникли, скажем, в Санкт-Петербурге, где по-настоящему важные выборы главы города? Первомайская демонстрация в Петербурге, когда силовики очень жестко разгоняли протестующих, врио Александр Беглов, его постоянные оговорки на выступлениях, сомнительные инициативы типа «лопат Беглова» и запрета экскурсий на крышах, недопуск конкурентов на выборы губернатора — вот что было в повестке, что обсуждали в соцсетях, о чем писали федеральные СМИ. Начиная с июня все внимание будто резко переключилось на Москву.
— С этим не соглашусь. Внимание действительно переключилось на Москву, потому что начиная с июня тут начали происходить поразительные вещи — сначала «дело Голунова», потом выборы в Мосгордуму. Но из этого не следует, что в Петербурге ничего не происходит. Там действительно было избиение участников первомайской демонстрации, там была проведена характерными для города криминальными методами кампания по недопуску людей на муниципальные выборы, туда потом приехал десант из Москвы (из числа представителей ЦИК и управления внутренней политики администрации), который, как сумел, ситуацию в Петербурге разрулил (как они выражаются). На этом фоне губернаторская кампания продолжает оставаться безальтернативной, но при этом перспективы этой кампании неоднозначны. Я не буду делать прогнозы, но в Петербурге совсем не все тихо. И я на самом деле не уверена, что там не случится второй тур, после чего властям придется выдумывать что-то в приморском духе.
Но медиа устроены таким образом, что не могут удерживать в поле внимания два сюжета одновременно, поэтому медиа переключились на Москву.
И да, протестная активность — материя достаточно загадочная. Что возмутит людей завтра или через месяц, трудно предвидеть. Мы примерно знаем, чем люди склонны возмущаться: показной несправедливостью, государственным насилием, демонстрированным потреблением у госслужащих. Дополнительный раздражающий фактор — если в сюжете в любом виде присутствуют дети. Это все известно, но в какой отражающей поверхности общество увидит этот набор триггеров в следующий раз — непредсказуемо.
— На митинге оппозиции 10 августа было много разных групп: одни выступали за освобождение всех политических заключенных, другие за прекращение «дела 27 июля», третьи за допуск на выборы независимых кандидатов, кто-то требовал отставки Сергея Собянина. Как таковой единой повестки не было, хотя резолюция, озвученная в конце акции протеста, все-таки подвела некий общий итог. Нужна ли вообще оппозиции единая, конкретная повестка сейчас?
— Насчет того, что на митинге каждый говорил о своем, не соглашусь. Были общие темы, которые звучали в каждом выступлении: это полицейские репрессии, недопуск на выборы и затем арест независимых кандидатов, уголовное дело о массовых беспорядках 27 июля. Если уж искать «единую повестку» для протестного движения, то вот она и есть. И чем среди прочего и интересна эта московская волна протеста, так это тем, что у нее есть очень понятные тезисы: требование политического участия («Дайте нам возможность голосовать за наших кандидатов») и требование о прекращении политических репрессий.
На самом деле этот протест против непредсказуемого, пугающего и хаотичного полицейского насилия и уголовных репрессий очень понятен всем в России. Потому что от активности силовых корпораций страдают все: и бизнес, и деятели культуры, и вузы, и журналисты, и любой человек, который всегда рискует попасть под замес или получить пакет с порошком в заднем кармане или багажнике машины. Сейчас есть популярная манера возбуждать уголовное дело не ради судебного результата, а ради самих следственных действий: вызовов на допросы, обысков, досудебного ареста или иного ограничения свободы. А там уже дело может быть закрыто, переквалифицировано на другую статью, а впереди перспектива амнистии, которой у нас любят прикрывать все следственные ошибки, если не сказать преступления. Возбуждение уголовного дела сейчас позволяет очень эффективно терроризировать людей, вызывать их на допросы, избирать меры пресечения.
Александр Вильф / РИА Новости
С точки зрения теории, репрессии бывают точечные и диффузные. Точечные направлены на лидеров и активистов, диффузные — на представителей социальных страт (студенты, журналисты, молодые люди, родители), для того чтобы остальные представители той же страты могли ассоциировать себя с тем, кто подвергается репрессиям, и бояться. Уголовное дело о массовых беспорядках в Москве имеет признаки диффузных репрессий, а вот дело против ФБК об отмывании средств — точечных. Кстати, ни те ни другие — не массовые. Массовые репрессии, они же чистки, или purges в англоязычном узусе, это не запугивание, а уничтожение социальных слоев, профессиональных корпораций или этносов. Когда репрессия падет на голову лично вам, вся эта классификация не очень вас утешит, но знать об этом полезно, чтобы реалистично оценивать происходящее и строить рациональные прогнозы.
— Скажите, какую задачу власть решает для себя в тот момент, когда возбуждает уголовное дело о массовых беспорядках в Москве, которых фактически не было; когда инициирует процесс по лишению родительских прав молодой пары, которая пришла на митинг с ребенком; когда возбуждают уголовное дело за брошенный в сторону Росгвардии бумажный стаканчик? Зачем власть сама же создает напряжение в обществе, давая повод для обсуждения и осуждения?
— Здесь я снова процитирую пресс-секретаря президента, который сказал страшную правду, но ему, как обычно, никто не поверил: «Нет единого центра принятия решений, каждое ведомство действует в рамках своих функций». Вслушайся в эту фразу, читатель, и тебе станет не по себе. Потому что так оно и есть: каждое ведомство действует в рамках своих функций, и каждое ведомство боится опоздать, не поучаствовать в этом фестивале силовой самодеятельности и не получить свою долю внимания, в том числе со стороны медиа. Все боятся, что в момент, когда нужно продемонстрировать лояльность и эффективность, они будут не особенно лояльны и эффективны или менее эффективны, чем соседи в погонах.
От этого, кстати, возникает ощущение, что все силовые ведомства действуют в унисон, что у них есть некое единство. Вот только это не единство, это соревнование. Даже в деле с ребенком, которого родители взяли с собой на митинг. Прокуратура подумала: а давайте-ка мы в рамках нашего прокурорского надзора направим предписание, потребуем лишить их родительских прав. В следственном комитете это увидели, подумали: боже, какую интересную штуку в прокуратуре придумали, а мы-то чего спим? Потом выясняется, что и прокуратура не совсем то имела в виду, да и у следствия нет претензий к семье, да и вообще теперь это дело пытаются стыдливо замести под ковер, при этом не закрывая — мало ли, вдруг понадобится его возобновить.
Если вы спрашиваете о каких-то долгосрочных последствиях, то о них вообще никто не думает. Эти люди живут с очень коротким горизонтом планирования. О том, какие будут социально-политические последствия, думаем мы с вами. А последствия будут следующими. Не стоит, конечно, недооценивать замораживающий эффект от показательного террора: людям есть чего бояться. Но ощущение того, что эти меры несправедливы, что они никак не похожи на восстановление порядка и стабильности, становится все более распространенным и объединяющим. Да, испытывая страх от потенциального наказания за выход на несанкционированный митинг, человек в следующий раз на акцию, может, и не выйдет, но это не сделает его лояльным. Более того, это перенаправляет возмущение людей в другие каналы. Достаточно посмотреть, с каким энтузиазмом люди помогают задержанным, жертвуют правозащитным организациям. Почему такая энергия пошла? У людей есть желание почувствовать себя хотя бы минимально порядочным человеком. То есть на фестиваль силовой активности общество отвечает своим фестивалем солидарности. И это, пожалуй, новое и замечательное явление, в отличие от однообразных полицейско-уголовных репрессий, которые мы уже повидали в достаточном количестве.
Евгений Одиноков / РИА Новости
— Вы говорите, что так называемый «фестиваль солидарности» в обществе — явление новое. Тогда что власть будет делать с ним в преддверии 2021–2024 годов?
— Это мы увидим только со временем. Сейчас, конечно, час силовиков. Никакой гражданский политический менеджмент не высказывается и не участвует ни в чем, он самоустранился. Вопрос — удастся ли этим менеджерам вернуться, когда они того захотят. Но они думают, что им это удастся. Насколько я понимаю, сейчас идея состоит в том, чтобы дать силовикам сплясать так, как они это умеют, а потом придет гражданский политический менеджмент и скажет: вы, силовики, конечно, молодцы, большие патриоты, наворотили всего, кучу дел возбудили, но как-то протесты не утихают, а общественные настроения не улучшаются, поэтому дальше мы будем работать сами. И это мы увидим уже через некоторое время. Вот только захочет ли наш ансамбль строевой песни и пляски уходить со сцены, которую он с таким успехом занимает?
И возвращаясь к началу нашего разговора. Можно, конечно, не считать кризисом любую политическую ситуацию до тех пор, пока кто-нибудь из значимых членов правительства не убежит за границу в женском платье. Но то, что произошел перекос, разбалансировка нашего властного механизма в пользу силовых акторов, — это несомненно. И как гражданские будут исправлять это дело, интересно будет посмотреть. Весь этот смотр строя и песни, конечно, монополизирует наше внимание, но ведь политическая проблема-то не решена — выборы будут уже через три недели. И люди на них придут, и даже за кого-то проголосуют. И потом придется считать голоса, и потом придется остаться наедине с результатами этого протестного голосования. И что дальше? Либо принимать эти результаты и иметь дело с очень возросшей фракцией коммунистов в Мосгордуме и некоторым количеством ноунеймов, за которых будут голосовать в знак протеста, либо «рисовать» нужный результат, а это может активировать приморский вариант — фальсификации, протесты, а потом ЦИК отменяет результаты выборов и назначает новые. Фокус в том, что и первое, и второе, и третье — сценарии очень долгоиграющего политического кризиса.
Полезно помнить, что помимо публично-политической стороны выборов, в них есть и финансовая сторона, и она очень велика. Те люди, кто в этих выборах участвуют и их организуют, вкладывают в это деньги, и немаленькие, правда, по большей части не свои. Но если окажется, что 9 сентября люди, пошедшие на выборы самовыдвиженцами при поддержке мэрии и так много перестрадавшие в ходе избирательной кампании, все равно не получили мандаты, это станет следующим витком раскручивающейся кризисной спирали. Потому что когда недовольными и оскорбленными чувствуют себя только избиратели — это полбеды, а вот когда обиженными и недовольными почувствуют себя кандидаты-псевдосамовыдвиженцы — это будет следующая глава нашей истории.
«Лишь бы Росгвардии на всех хватило»
— Кстати, про разбалансировку нашего властного механизма. Сейчас на арене силовики. Вы говорите, что сейчас их время. А со стороны Кремля, мэрии Москвы, иных политических сил, со стороны тех самых «гражданских» сложившаяся в столице ситуация вообще управляема, на ваш взгляд? Действительно ведь с результатами выборов не только в Мосгордуму, да и в других регионах надо как-то жить и что-то делать, а впереди выборы в Госдуму, а потом и выборы президента. Уместно ли в такой ситуации решать задачи только на коротких дистанциях, не играя в долгую?
— С описанной вами картиной я в целом согласна. Сочувствовать тут некому — никого не жалко, никого, как говорится в известной песне. Давать советов никому я тоже не буду, у меня их никто и не просит, да и советов они не заслуживают. Удастся ли вывернуть руль хоть чуть-чуть в другую сторону, конечно, не с целью сделать жизнь людей лучше, а с целью вернуть себе ускользнувшие из рук рычаги управления, — не знаю, не уверена. Очевидно, что тем, кто это будет делать, сейчас кажется, что это вполне возможно. С их точки зрения, сейчас лето — отпуска, в глухой сезон случилась какая-то странная буза в Москве, но скоро все вернется к обычному порядку вещей, и про произошедшее постепенно позабудут.
Очередной раз процитирую Дмитрия Пескова: «Везде бывают митинги, вот и у нас тоже митинги случились». Ничего особенного, будто бы, и не произошло. Вот только силовое сообщество не хочет делать вид, что ничего особенного не случилось. Оно и присоединившиеся к ним депутаты и сенаторы, наоборот, рекламируют чрезвычайность происходящего: иностранное вмешательство, мятеж, вооруженное восстание и организованные массовые беспорядки. Всю эту беду вовремя остановили и почти уже победили, но нужно побеждать ее и дальше. А для этого нужны новые полномочия, новые ресурсы, новые бюджеты и новое законодательство.
Рамиль Ситдиков / РИА Новости
Но 8 сентября в России пройдет довольно много выборов, и в ряде регионов могут быть результаты, определяемые популярной формулой «посчитали — прослезились». В случае чего чрезвычайных десантов из ЦИК и УВП на всех сразу не хватит. Лишь бы Росгвардии, конечно, на всех хватило! Но трудно будет изображать нашествие «оранжевой чумы» в каждом субъекте России, где пройдут выборы. Так что еще раз повторю: наш политический менеджмент можно только поздравить со всем и сразу: с их креативностью, эффективностью, предусмотрительностью, согласованностью действий и общим умом. Везде, где только можно было сотворить что-то «толковое», везде они не упустили шанса это сделать. Как выразился по этому поводу политолог Александр Кынев, «коллективный вклад неоценим».
— Как вы оцениваете поведение мэра Москвы Сергея Собянина как политика в этой ситуации?
— У мэра Москвы выборы прошли совсем недавно, ему переизбираться никуда не надо. Поэтому с прагматической точки зрения он повел себя рационально: для него было важнее не навлечь на себя подозрения в нелояльности, чем завоевать симпатии москвичей. Он и продемонстрировал безусловную лояльность, солидарность с силовым сообществом, и, собственно, больше ничего.
Разумеется, вся история в Москве — это вовсе не то, как мэрия представляла себе избирательную кампанию. И эта ситуация поставила мэра Москвы в один ряд со всеми теми губернаторами, кто допустил в своих регионах локальные безобразия, потревожившие покой федерального центра. Это вовсе не означает неминуемой отставки, но тем не менее большой минус в карму очевиден. Если представить себе, что до 2021 года в Москве все будет тихо и никаких новых протестных акцией не случится (ну вдруг), то сегодняшнюю рану можно как-то зализать. Но пока она глубока и дымится, как в известном стихотворении Лермонтова.
