В России возникает гражданский активизм, не нуждающийся во внешних лидерах и выработавший культуру мирного протеста. Бороться с ним властям будет очень трудно.
Чем ближе единый день голосования, назначенный в этом году на 8 сентября, тем сильнее кипят митинговые страсти. Предвыборные акции протеста состоялись в нескольких городах, а на последней из них — несанкционированной в Москве — полиция задержала более тысячи человек. Такого масштабного «винтилова» не было со времен Болотной площади. К тому же правоохранительные органы уже заявили, что по результатам разбирательства в отношении задержанных «будут приняты решения в соответствии с законом».
И это не пустая угроза. Опыт показывает, что меры против тех, кого власть считает «нарушителями законов», действительно могут быть приняты.
Тем не менее ясно, что несмотря ни на что протесты продолжатся. Они уже стали привычным феноменом гражданской жизни России.
Причем здесь наблюдается четкое разделение.
Если митинг, демонстрация или пикет носит чисто социальный характер, то власть может пойти на уступки. Так, жителям Екатеринбурга удалось отстоять сквер в центре города, где планировалось построить храм. Или, например, после массовых акций против повышения пенсионного возраста параметры «реформы» были несколько смягчены. Правда, есть подозрение, что тут власть просто отступила на заранее подготовленные позиции.
И все-таки она отступила.
Зато если протест имеет политическую направленность — как, скажем, недавние антикоррупционные митинги или нынешние акции, вспыхнувшие из-за того, что на предстоящих выборах не были зарегистрированы многие кандидаты от оппозиции, — то никаких уступок не будет.
Собственно, единственный случай, когда власть сделала шаг назад — это возвращение прямых выборов высших должностных лиц субъектов Федерации после протестной зимы 2011—2012 годов. Гражданам вновь доверили — так уж и быть — самим выбирать губернаторов областей и глав республик.
Но, во-первых, протесты тогда охватили множество городов, а в Москве марши оппозиции собирали более 100 тысяч участников. Казалось, что эта волна вот-вот опрокинет правительство. Как тут было не дрогнуть.
А во-вторых, власти тут же создали так называемый муниципальный фильтр: кандидат должен собрать в свою поддержку подписи местных депутатов, большинство из которых — от «Единой России». Неудивительно, что практически ни один независимый или оппозиционный политик этот фильтр пройти не может.
То есть выборы глав регионов остались непрямыми и двухступенчатыми. Как сказал бы товарищ Ленин: по форме правильно, а по существу издевательство.
Вообще российская власть после 2011 года четко демонстрирует, что придерживается именно этого принципа: социальные требования — пожалуйста, а за политические — будете отвечать.
И все же акции политического характера продолжаются. Более того — и масштаб, и накал их понемногу растет.
Власть в России, как, впрочем, и во многих авторитарных или формально демократических государствах, не принимает во внимание важную социальную закономерность: когда уровень жизни в стране становится более-менее приемлемым, общество переключается с проблем элементарного выживания на проблемы гражданских прав и свобод. Происходит подъем по пирамиде Маслоу: от потребностей в пище и безопасности к потребности в признании и уважении, в том числе и со стороны властей. Так было, например, во время «арабской весны» в Тунисе или Египте — вполне благополучных странах по меркам Третьего мира.
То же самое происходит сейчас и в России. За последние годы у нас сформировалась страта людей, выдвигающих запрос именно на гражданское уважение и на подлинную демократию, не искаженную хитрыми бюрократическими манипуляциями. А поскольку данный феномен закономерен, потенциал такого запроса будет неуклонно расти.
Конечно, власть может утешать себя тем, что эта протестная страта пока относительно невелика. Недавний митинг в Санкт-Петербурге собрал всего 3 тысячи человек (по данным полиции — 2,2 тысячи, по данным организаторов — 4 тысячи, берем среднее). В Москве несколько больше — от 12 до 20 тысяч участников. В масштабах страны и даже обоих мегаполисов цифра вроде бы ничтожная. Недаром официозные СМИ пытаются представить митингующих как «кучку смутьянов», которые лишь мешают россиянам нормально жить.
Однако здесь не учитываются три важных фактора.
Во-первых, за счет митинговой практики в таких стратах уже сложились «ядра» гражданского активизма: сообщества тысяч и десятков тысяч людей, не принадлежащих ни к каким политическим партиям, зато связанных между собой горизонтальными, сетевыми коммуникациями. В случае необходимости сборка этих «ядер» может происходить очень быстро.
Во-вторых, в «ядрах» выработалась определенная культура протеста: без провокаций, хулиганских выходок и, тем более, революционных баррикад. Полиции, как правило, не к чему придраться. А если она злоупотребляет насилием, то на нее обрушивается гнев российских сетей и независимых СМИ. Однако самое важное, что у людей возникает иммунитет к произволу. Как сказала одна из участниц московского митинга, «я регулярно участвую в таких акциях, видела задержания, уже не страшно — бояться устали уже». Или вот что пишет другой участник: «Впечатлений много, но главное — это отсутствие страха у тех, кто вышел. Его просто нет. Это абсолютно новое отношение, его не было на Болотной».
И в-третьих, как показывает история, в случае колебаний политической почвы такие «ядра» мгновенно обрастают сторонниками, увеличивая свою численность в десятки и сотни раз. Так было в период «бархатных революций» в Восточной Европе, так происходило российской протестной зимой, так реализовывались сюжеты во времена «арабской весны»: пассионарное меньшинство заражало своей энергией пробуждающееся инертное большинство.
«Ядра» гражданского активизма — это социальные локусы будущего, утверждающегося в настоящем, предвестники надвигающихся перемен.
Власти очень трудно что-либо им противопоставить. Точечная хирургия — изъятие лидеров — в данном случае неэффективна. Сетевые сообщества могут действовать и без «внешних» руководителей, опираясь на добровольных модераторов, спонтанно возникающих внутри «ядра». А на сплошные репрессии, затрагивающие десятки тысяч людей, нынешняя российская власть вряд ли решится.
Фактически в России сейчас формируется нечто вроде народного ополчения, но уже на новом витке истории, на базе инновационных сетевых технологий. Ополчение, использующее не прямое революционное действие, не восстание и уличные бои, а все возрастающее гражданское давление на омертвевающую власть.
Так что у нас, возможно, все впереди.
История России еще не завершена.
